Жил был купец, такой богач,
что мог бы вымостить серебряными деньгами целую улицу, да еще переулок в
придачу; этого, однако, он не делал, - он знал, куда девать деньги, и уж
если расходовал скиллинг, то наживал целый далер. Так вот какой был
купец! Но вдруг он умер, и все денежки достались сыну.
Весело зажил сын купца: каждую ночь - в маскараде, змеев пускал из
кредитных бумажек, а круги по воде - вместо камешков золотыми монетами.
Не мудрено, что денежки прошли у него между пальцев и под конец из всего
наследства осталось только четыре скиллинга, и из платья - старый халат
да пара туфель-шлепанцев. Друзья и знать его больше не хотели - им ведь
тоже неловко было теперь показаться с ним на улице; но один из них,
человек добрый, прислал ему старый сундук с советом: укладываться!
Отлично; одно горе - нечего ему было укладывать; он взял да уселся в
сундук сам!
А сундук-то был не простой. Стоило нажать на замок - и сундук взвивался
в воздух. Купеческий сын так и сделал. Фьють! - сундук вылетел с ним в
трубу и понесся высоко-высоко, под самыми облаками, - только дно
потрескивало! Купеческий сын поэтому крепко побаивался, что вот-вот
сундук разлетится вдребезги; славный прыжок пришлось бы тогда совершить
ему! Боже упаси! Но вот он прилетел в Турцию, зарыл свой сундук в лесу в
кучу сухих листьев, а сам отправился в город, - тут ему нечего было
стесняться своего наряда: в Турции все ведь ходят в халатах и туфлях. На
улице встретилась ему кормилица с ребенком, и он сказал ей:
- Послушай-ка, турецкая мамка! Что это за большой дворец тут, у самого
города, еще окна так высоко от земли?
- Тут живет принцесса! - сказала кормилица. - Ей предсказано, что она
будет несчастна по милости своего жениха, вот к ней и не смеет являться
никто иначе, как в присутствии самих короля с королевой.
- Спасибо! - сказал купеческий сын, пошел обратно в лес, уселся в свой
сундук, прилетел прямо на крышу дворца и влез к принцессе в окно.
Принцесса спала на диване и была так хороша собою, что он не мог не
поцеловать ее. Она проснулась и очень испугалась, но купеческий сын
сказал, что он турецкий бог, прилетевший к ней по воздуху, и ей это
очень понравилось.
Они уселись рядышком, и он стал рассказывать ей сказки: о ее глазах, это
были два чудных темных озера, в которых плавали русалочки-мысли; о ее
белом лбе: это была снежная гора, скрывавшая в себе чудные покои и
картины; наконец, об аистах, которые приносят людям крошечных миленьких
деток.
Да, чудесные были сказки! А потом он посватался за принцессу, и она
согласилась.
- Но вы должны прийти сюда в субботу! - сказала она ему. - Ко мне придут
на чашку чая король с королевой. Они будут очень польщены тем, что я
выхожу замуж за турецкого бога, но вы уж постарайтесь рассказать им
сказку получше - мои родители очень любят сказки. Только мамаша любит
слушать что-нибудь поучительное и серьезное, а папаша - веселое, чтобы
можно было посмеяться.
- Я и не принесу никакого свадебного подарка, кроме сказки! - сказал
купеческий сын.
Принцесса же подарила ему на прощанье саблю, всю выложенную червонцами,
а их-то ему не доставало. С тем они и расстались.
Сейчас же полетел он, купил себе новый халат, а затем уселся в лесу
сочинять сказку; надо ведь было сочинить ее к субботе, а это не так-то
просто, как кажется.
Но вот сказка была готова, и настала суббота.
Король, королева и весь двор собрались к принцессе на чашку чая.
Купеческого сына приняли как нельзя лучше.
- Ну-ка, расскажите нам сказку! - сказала королева. - Только что-нибудь
серьезное, поучительное.
- Ну чтобы и посмеяться можно было! - прибавил король.
- Хорошо! - отвечал купеческий сын и стал рассказывать.
Слушайте же хорошенько!
- Жила-была пачка серных спичек, очень гордых своим высоким
происхождением: глава их семьи, то есть сосна, была одним из крупных и
старейших деревьев в лесу. Теперь спички лежали на полке между огнивом и
старым железным котелком и рассказывали соседям о своем детстве.
- Да, хорошо нам жилось, когда мы были молоды-зелены (мы ведь тогда и в
самом деле были зеленые!), - говорили они. - Каждое утро и каждый вечер
у нас был бриллиантовый чай - роса, день-деньской светило на нас в ясную
погоду солнышко, а птички должны были рассказывать нам свои сказки! Мы
отлично понимали, что принадлежим к богатой семье: лиственные деревья
были одеты только летом, а у нас хватало средств и на зимнюю и на летнюю
одежду. Но вот явились раз дровосеки, и начались великие перемены!
Погибла и вся наша семья! Глава семьи - ствол получил после того место
грот-мачты на великолепном корабле, который мог бы объехать кругом всего
света, если б только захотел; ветви уже разбрелись кто-куда, а нам вот
выпало на долю служить светочами для черни. Вот ради чего очутились на
кухне такие важные господа, как мы!
- Ну, со мной все было по-другому! - сказал котелок, рядом с которым
лежали спички. - С самого появления на свет меня беспрестанно чистят,
скребут и ставят на огонь. Я забочусь вообще о существенном и, говоря по
правде, занимаю здесь в доме первое место. Единственное мое баловство -
это вот лежать после обеда чистеньким на полке и вести приятную беседу с
товарищами. Все мы вообще большие домоседы, если не считать ведра,
которое бывает иногда во дворе; новости же нам приносит корзинка для
провизии; она часто ходит на рынок, но у нее уж чересчур резкий язык.
Послушать только, как она рассуждает о правительстве и о народе! На
днях, слушая ее, свалился от страха с полки и разбился в черепки старый
горшок! Да, немножко легкомысленна она - скажу я вам!
- Уж больно ты разболтался! - сказало вдруг огниво, и сталь так ударило
по кремню, что посыпались искры. - Не устроить ли нам лучше вечеринку?
- Конечно, конечно. Побеседуем о том, кто из нас всех важнее! - сказали
спички.
- Нет, я не люблю говорить о самой себе, - сказала глиняная миска. -
Будем просто вести беседу! Я начну и расскажу кое-что из жизни, что
будет знакомо и понятно всем и каждому, а это ведь приятнее всего. Так
вот: на берегу родного моря, под тенью датских буков...
- Чудесное начало! - сказали тарелки. - Вот это будет история как раз по
нашему вкусу!
- Там в одной мирной семье провела я свою молодость. Вся мебель была
полированная, пол чисто вымыт, а занавески на окнах сменялись каждые две
недели.
- Как вы интересно рассказываете! - сказала метелка. - В вашем рассказе
так и слышна женщина, чувствуется какая-то особенная чистоплотность!
- Да, да! - сказало ведро и от удовольствия даже подпрыгнуло, плеснув на
пол воду.
Глиняная миска продолжала свой рассказ, и конец был на хуже начала.
Тарелки загремели от восторга, а метелка достала из ящика с песком
зелень петрушки и увенчала ею миску; она знала, что это раздосадует всех
остальных, да к тому же подумала: "Если я увенчаю ее сегодня, она
увенчает меня завтра!"
- Теперь мы попляшем! - сказали угольные щипцы и пустились в пляс. И
боже мой, как они вскидывали то одну, то другую ногу! Старая обивка на
стуле, что стоял в углу, не выдержала такого зрелища и лопнула!
- А нас увенчают? - спросили щипцы, и их тоже увенчали.
"Все это одна чернь!" - думали спички.
Теперь была очередь за самоваром: он должен был спеть. Но самовар
отговорился тем, что может петь лишь тогда, когда внутри у него кипит, -
он просто важничал и не хотел петь иначе, как стоя на столе у господ.
На окне лежало старое гусиное перо, которым обыкновенно писала служанка;
в нем не было ничего замечательного, кроме разве того, что оно слишком
глубоко было обмокнуто в чернильницу, но именно этим оно и гордилось!
- Что ж, если самовар не хочет петь, так и не надо! - сказало оно. - За
окном весит в клетке соловей - пусть он споет! Положим, он не из ученых,
но об этом мы сегодня говорить не будем.
- По-моему, это в высшей степени неприлично - слушать какую-то пришлую
птицу! - сказал большой медный чайник, кухонный певец и сводный брат
самовара. - Разве это патриотично? Пусть рассудит корзинка для провизии!
- Я просто из себя выхожу! - сказала корзинка. - Вы не поверите, да чего
я выхожу из себя! Разве так следует проводить вечера? Неужели нельзя
поставить дом на надлежащую ногу? Каждый бы тогда знал свое место, и я
руководила бы всеми! Тогда дело пошло совсем иначе!
- Давайте шуметь! - закричали все.
Вдруг дверь отворилась, вошла служанка, и - все присмирели, никто ни
гу-гу; но не было ни единого горшка, который не мечтал про себя о своей
знатности и о том, что он мог бы сделать. "Уж если бы взялся за дело я,
пошло бы веселье!" - думал про себя каждый.
Служанка взяла спички и зажгла ими свечку. Боже ты мой, как они
зафыркали, загораясь!
"Вот теперь все видят, что мы здесь первые персоны! - думали они. -
Какой от нас блеск, сколько света!" Тут они и сгорели.
- Чудесная сказка! - сказала королева. - Я точно сама посидела в кухне
вместе со спичками! Да, ты достоин руки нашей дочери.
- Конечно! - сказал король. - Свадьба будет в понедельник!
Теперь они уже говорили ему ты - он ведь скоро должен был сделаться
членом их семьи.
И так, день свадьбы был объявлен, и вечером в городе устроили
иллюминацию, а в народ бросали пышки и крендели. Уличные мальчишки
поднимались на цыпочки, чтобы поймать их, кричали "ура" и свистели в
пальцы; великолепие было несказанное.
"Надо же и мне устроить что-нибудь!" - подумал купеческий сын; он
накупил ракет, хлопушек и прочего, положив все это в свой сундук и
взвился в воздух. Пиф, паф! Шш-пшш! Вот так трескотня пошла, вот так шипение!
Турки подпрыгивали так, что туфли летели через головы; никогда еще не
видывали они такого фейерверка. Теперь-то все поняли, что на принцессе
женится сам турецкий бог.
Вернувшись в лес, купеческий сын подумал: "Надо пойти в город послушать,
что там говорят обо мне!" И не мудрено, что ему захотелось узнать это.
Ну и рассказов же ходило по городу! К кому он не обращался, всякий,
оказывается, рассказывал о виденном по-своему, но все в один голос
говорили, что это было дивное зрелище.
- Я видел самого турецкого бога! - говорил один. - Глаза у него были что
твои звезды, а борода что пена морская!
- Он летел в огненном плаще! - рассказывал другой. - А из складок
выглядывали прелестнейшие ангелочки.
Да, много чудес рассказали ему, а на другой день должна была состояться
и свадьба.
Пошел он назад в лес, чтобы опять сесть в свой сундук, да куда же он
девался? Сгорел! Купеческий сын заронил в него искру от фейерверка,
сундук тлел, тлел, да и вспыхнул; теперь от него оставалась одна зола.
Так и не удалось купеческому сыну опять прилететь к своей невесте.
А она весь день стояла на крыше, дожидаясь его, да ждет и до сих пор! Он
же ходит по белу свету и рассказывает сказки, только уж не такие
веселые, как была его первая сказка о серных спичках. |