Мать Пирлипат была супругой короля, а значит, королевой, а Пирлипат как
родилась, так в тот же миг и стала прирожденной принцессой. Король
налюбоваться не мог на почивавшую в колыбельке красавицу дочурку. Он
громко радовался, танцевал, прыгал на одной ножке и то и дело кричал:
- Хейза! Видел ли кто-нибудь девочку прекраснее моей Пирлипатхен?
А все министры, генералы, советники и штаб-офицеры прыгали на одной
ножке, как их отец и повелитель, и хором громко отвечали:
- Нет, никто не видел!
Да, по правде говоря, и нельзя было отрицать, что с тех пор, как стоит
мир, не появлялось еще на свет младенца прекраснее принцессы Пирлипат.
Личико у нее было словно соткано из лилейно-белого и нежно-розового
шелка, глазки - живая сияющая лазурь, а особенно украшали ее волосики,
вившиеся золотыми колечками. При этом Пирлипатхен родилась с двумя
рядами беленьких, как жемчуг, зубок, которыми она два часа спустя после
рождения впилась в палец рейхсканцлера, когда он пожелал поближе
исследовать черты ее лица, так что он завопил: «Ой-ой-ой!» Некоторые,
впрочем, утверждают, будто он крикнул: «Ай-ай-ай!» Еще и сегодня мнения
расходятся. Короче, Пирлипатхен на самом деле укусила рейхсканцлера за
палец, и тогда восхищенный народ уверился в том, что в очаровательном,
ангельском тельце принцессы Пирлипат обитают и душа, и ум, и чувство.
Как сказано, все были в восторге; одна королева неизвестно почему
тревожилась и беспокоилась. Особенно странно было, что она приказала
неусыпно стеречь колыбельку Пирлипат. Мало того что у дверей стояли
драбанты, - было отдано распоряжение, чтобы в детской, кроме двух
нянюшек, постоянно сидевших у самой колыбельки, еженощно дежурило еще
шесть нянек и - что казалось совсем нелепым и чего никто не мог понять -
каждой няньке приказано было держать на коленях кота и всю ночь гладить
его, чтобы он не переставая мурлыкал. Вам, милые детки, нипочем не
угадать, зачем мать принцессы Пирлипат принимала все эти меры, но я знаю
зачем и сейчас расскажу и вам.
Раз как-то ко двору короля, родителя принцессы Пирлипат, съехалось много
славных королей и пригожих принцев. Ради такого случая были устроены
блестящие турниры, представления и придворные балы. Король, желая
показать, что у него много золота и серебра, решил как следует запустить
руку в свою казну и устроить празднество, достойное его. Поэтому,
выведав от обер-гофповара, что придворный звездочет возвестил время,
благоприятное для колки свиней, он задумал задать колбасный пир, вскочил
в карету и самолично пригласил всех окрестных королей и принцев
всего-навсего на тарелку супа, мечтая затем поразить их роскошеством.
Потом он очень ласково сказал своей супруге-королеве:
- Милочка, тебе ведь известно, какая колбаса мне по вкусу...
Королева уже знала, к чему он клонит речь: это означало, что она должна
лично заняться весьма полезным делом - изготовлением колбас, которым не
брезговала и раньше. Главному казначею приказано было немедленно
отправить на кухню большой золотой котел и серебряные кастрюли; печь
растопили дровами сандалового дерева; королева повязала свой камчатый
кухонный передник. И вскоре из котла потянуло вкусным духом колбасного
навара. Приятный запах проник даже в государственный совет. Король, весь
трепеща от восторга, не вытерпел.
- Прошу извинения, господа! - воскликнул он, побежал на кухню, обнял
королеву, помешал немножко золотым скипетром в котле и, успокоенный,
вернулся в государственный совет.
Наступил самый важный момент: пора было разрезать на ломтики сало и
поджаривать его на золотых сковородах. Придворные дамы отошли к
сторонке, потому что королева из преданности, любви и уважения к
царственному супругу собиралась лично заняться этим делом. Но как только
сало начало зарумяниваться, послышался тоненький, шепчущий голосок:
- Дай и мне отведать сальца, сестрица! И я хочу полакомиться - я ведь
тоже королева. Дай и мне отведать сальца!
Королева отлично знала, что это говорит госпожа Мышильда. Мышильда уже
много лет проживала в королевском дворце. Она утверждала, будто состоит
в родстве с королевской фамилией и сама правит королевством Мышляндия,
вот почему она и держала под печкой большой двор. Королева была женщина
добрая и щедрая. Хотя вообще она не почитала Мышильду особой царского
рода и своей сестрой, но в такой торжественный день от всего сердца
допустила ее на пиршество и крикнула:
- Вылезайте, госпожа Мышильда! Покушайте на здоровье сальца.
И Мышильда быстро и весело выпрыгнула из-под печки, вскочила на плиту и
стала хватать изящными лапками один за другим кусочки сала, которые ей
протягивала королева. Но тут нахлынули все кумовья и тетушки Мышильды и
даже ее семь сыновей, отчаянные сорванцы. Они набросились на сало, и
королева с перепугу не знала, как быть. К счастью, подоспела
обер-гофмейстерина и прогнала непрошеных гостей. Таким образом, уцелело
немного сала, которое, согласно указаниям призванного по этому случаю
придворного математика, было весьма искусно распределено по всем
колбасам.
Забили в литавры, затрубили в трубы. Все короли и принцы в великолепных
праздничных одеяниях - одни на белых конях, другие в хрустальных каретах
- потянулись на колбасный пир. Король встретил их с сердечной
приветливостью и почетом, а затем, в короне и со скипетром, как и
полагается государю, сел во главе стола. Уже когда подали ливерные
колбасы, гости заметили, как. все больше и больше бледнел король, как он
возводил очи к небу. Тихие вздохи вылетали из его груди; казалось, его
душой овладела сильная скорбь. Но когда подали кровяную колбасу, он с
громким рыданьем и стонами откинулся на спинку кресла, обеими руками
закрыв лицо. Все повскакали из-за стола. Лейб-медик тщетно пытался
нащупать пульс у злосчастного короля, которого, казалось, снедала
глубокая, непонятная тоска. Наконец после долгих уговоров, после
применения сильных средств, вроде жженых гусиных перьев и тому
подобного, король как будто начал приходить в себя. Он пролепетал едва
слышно:
- Слишком мало сала!
Тогда неутешная королева бухнулась ему в ноги и простонала:
- О мой бедный, несчастный царственный супруг! О, какое горе пришлось
вам вынести! Но взгляните: виновница у ваших ног - покарайте, строго
покарайте меня! Ах, Мышильда со своими кумовьями, тетушками и семью
сыновьями съела сало, и...
С этими словами королева без чувств упала навзничь. Но король вскочил,
пылая гневом, и громко крикнул:
- Обер-гофмейстерина, как это случилось?
Обер-гофмейстерина рассказала что знала, и король решил отомстить
Мышильде и ее роду за то, что они сожрали сало, предназначенное для его
колбас.
Созвали тайный государственный совет. Решили возбудить процесс против
Мышильды и отобрать в казну все ее владения. Но король полагал, что пока
это не помешает Мышильде, когда ей вздумается, пожирать сало, и потому
поручил все дело придворному часовых дел мастеру и чудодею. Этот
человек, которого звали так же, как и меня, а именно Христиан Элиас
Дроссельмейер, обещал при помощи совершенно особых, исполненных
государственной мудрости мер на веки вечные изгнать Мышильду со всей
семьей из дворца.
И в самом деле: он изобрел весьма искусные машинки, в которых на ниточке
было привязано поджаренное сало, и расставил их вокруг жилища госпожи
салоежки.
Сама Мышильда была слишком умудрена опытом, чтобы не понять хитрости
Дроссельмейера, но ни ее предостережения, ни ее увещания не помогли: все
семь сыновей и много-много Мышильдиных кумовьев и тетушек, привлеченные
вкусным запахом жареного сала, забрались в дроссельмейеровские машинки -
и только хотели полакомиться салом, как их неожиданно прихлопнула
опускающаяся дверца, а затем их предали на кухне позорной казни.
Мышильда с небольшой кучкой уцелевших родичей покинула эти места скорби
и плача. Горе, отчаяние, жажда мести клокотали у нее в груди.
Двор ликовал, но королева была встревожена: она знала Мышильдин нрав и
отлично понимала, что та не оставит неотомщенной смерть сыновей и
близких.
И в самом деле, Мышильда появилась как раз тогда, когда королева
готовила для царственного супруга паштет из ливера, который он очень
охотно кушал, и сказала так:
- Мои сыновья, кумовья и тетушки убиты. Берегись, королева: как бы
королева мышей не загрызла малютку принцессу! Берегись!
Затем она снова исчезла и больше не появлялась. Но королева с перепугу
уронила паштет в огонь, и во второй раз Мышильда испортила любимое
кушанье короля, на что он очень разгневался...
- Ну, на сегодняшний вечер довольно. Остальное доскажу в следующий раз,
- неожиданно закончил крестный.
Как ни просила Мари, на которую рассказ произвел особенное впечатление,
продолжать, крестный Дроссельмейер был неумолим и со словами: «Слишком
много сразу - вредно для здоровья; продолжение завтра», - вскочил со
стула.
В ту минуту, когда он собирался уже выйти за дверь, Фриц спросил:
- Скажи-ка, крестный, это на самом деле правда, что ты выдумал
мышеловку?
- Что за вздор ты городишь, Фриц! - воскликнула мать.
Но старший советник суда очень странно улыбнулся и тихо сказал:
- А почему бы мне, искусному часовщику, не выдумать мышеловку?
- Ну, дети, теперь вы знаете, - так продолжал на следующий вечер
Дроссельмейер, - почему королева приказала столь бдительно стеречь
красоточку принцессу Пирлипат. Как же было ей не бояться, что Мышильда
выполнит свою угрозу - вернется и загрызет малютку принцессу! Машинка
Дроссельмейера ничуть не помогала против умной и предусмотрительной
Мышильды, а придворный звездочет, бывший одновременно и главным
предсказателем, заявил, что только род кота Мурра может отвадить
Мышильду от колыбельки. Потому-то каждой няньке приказано было держать
на коленях одного из сынов этого рода, которых, кстати сказать,
пожаловали чином тайного советника посольства, и облегчать им бремя
государственной службы учтивым Почесыванием за ухом.
Как-то, уже в полночь, одна из двух обер-гофнянек, которые сидели у
самой колыбельки, вдруг очнулась, словно от глубокого сна. Все вокруг
было охвачено сном. Никакого мурлыканья - глубокая, мертвая тишина,
только слышно тиканье жучка-точильщика. Но что почувствовала нянька,
когда прямо перед собой увидела большую противную мышь, которая
поднялась на задние лапки и положила свою зловещую голову принцессе на
лицо! Нянька вскочила с криком ужаса, все проснулись, но в тот же миг
Мышильда - ведь большая мышь у колыбели Пирлипат была она - быстро
шмыгнула в угол комнаты. Советники посольства бросились вдогонку, но не
тут-то было: она шмыгнула в щель в полу. Пирлипатхен проснулась от
суматохи и очень жалобно заплакала.
- Слава богу, - воскликнули нянюшки, - она жива!
Но как же они испугались, когда взглянули на Пирлипатхен и увидели, что
сталось с хорошеньким нежным младенцем! На тщедушном, скорчившемся
тельце вместо кудрявой головки румяного херувима сидела огромная
бесформенная голова; голубые, как лазурь, глазки превратились в зеленые,
тупо вытаращенные гляделки, а ротик растянулся до ушей.
Королева исходила слезами и рыданиями, а кабинет короля пришлось обить
ватой, потому что король бился головой об стену и жалобным голосом
причитал:
- Ах, я несчастный монарх!
Теперь король, казалось, мог бы понять, что лучше было съесть колбасу
без сала и оставить в покое Мышильду со всей ее запечной родней, но об
этом отец принцессы Пирлипат не подумал - он просто-напросто свалил всю
вину на придворного часовщика и чудодея Христиана Элиаса Дроссельмейера
из Нюрнберга и отдал мудрый приказ: Дроссельмейер должен в течение
месяца вернуть принцессе Пирлипат ее прежний облик или по крайней мере
указать верное к тому средство - в противном случае он будет предан
позорной смерти от руки палачи.
Дроссельмейер не на шутку перепугался. Однако он положился на свое
уменье и счастье и тотчас же приступил к первой операции, которую
почитал необходимой. Он очень ловко разобрал принцессу Пирлипат на
части, вывинтил ручки и ножки и осмотрел внутреннее устройство, но, к
сожалению, он убедился, что с возрастом принцесса будет все безобразнее,
и не знал, как помочь беде. Он опять старательно собрал принцессу и впал
в уныние около ее колыбели, от которой не смел отлучаться.
Шла уже четвертая неделя, наступила среда, и король, сверкая в гневе
очами и потрясая скипетром, заглянул в детскую к Пирлипат и воскликнул:
- Христиан Элиас Дроссельмейер, вылечи принцессу, не то тебе
несдобровать!
Дроссельмейер принялся жалобно плакать, а принцесса Пирлипат тем
временем весело щелкала орешки. Впервые часовых дел мастера и чудодея
поразила ее необычайная любовь к орехам и то обстоятельство, что она
появилась на свет уже с зубами. В самом деле, после превращения она
кричала без умолку, пока ей случайно не попался орешек; она разгрызла
его, съела ядрышко и сейчас же угомонилась. С тех пор няньки то и дело
унимали ее орехами.
- О святой инстинкт природы, неисповедимая симпатия всего сущего! -
воскликнул Христиан Элиас Дроссельмейер. - Ты указуешь мне врата тайны.
Я постучусь, и они откроются!
Он тотчас же испросил разрешения поговорить с придворным звездочетом и
был отведен к нему под строгим караулом. Оба, заливаясь слезами, упали
друг другу в объятия, так как были закадычными друзьями, затем удалились
в потайной кабинет и принялись рыться в книгах, где говорилось об
инстинкте, симпатиях и антипатиях и других таинственных явлениях.
Наступила ночь. Придворный звездочет поглядел на звезды и с помощью
Дроссельмейера, великого искусника и в этом деле, составил гороскоп
принцессы Пирлипат. Сделать это было очень трудно, ибо линии
запутывались все больше и больше, но - о, радость! - наконец все стало
ясно: чтобы избавиться от волшебства, которое ее изуродовало, и вернуть
себе былую красоту, принцессе Пирлипат достаточно было съесть ядрышко
ореха Кракатук.
У ореха Кракатук была такая твердая скорлупа, что по нему могла
проехаться сорокавосьмифунтовая пушка и не раздавить его. Этот твердый
орех должен был разгрызть и, зажмурившись, поднести принцессе человек,
никогда еще не брившийся и не носивший сапог. Затем юноше следовало
отступить на семь шагов, не споткнувшись, и только тогда открыть глаза.
Три дня и три ночи без устали работали Дроссельмейер со звездочетом, и
как раз в субботу, когда король сидел за обедом, к нему ворвался
радостный и веселый Дроссельмейер, которому в воскресенье утром должны
были снести голову, и возвестил, что найдено средство вернуть принцессе
Пирлипат утраченную красоту. Король обнял его горячо и благосклонно и
посулил ему бриллиантовую шпагу, четыре ордена и два новых праздничных
кафтана.
- После обеда мы сейчас же и приступим, - любезно прибавил король. -
Позаботьтесь, дорогой чудодей, чтобы небритый молодой человек в башмаках
был под рукой и, как полагается, с орехом Кракатук. И не давайте ему
вина, а то как бы он не споткнулся, когда, словно рак, будет пятиться
семь шагов. Потом пусть пьет вволю!
Дроссельмейера напугала речь короля, и, смущаясь и робея, он пролепетал,
что средство, правда, найдено, но что обоих - и орех и молодого
человека, который должен его разгрызть, - надо сперва отыскать, причем
пока еще очень сомнительно, возможно ли найти орех и щелкунчика. В
сильном гневе потряс король скипетром над венчанной главой и зарычал,
как лев:
- Ну, так тебе снесут голову!
На счастье поверженного в страх и горе Дроссельмейера, как раз сегодня
обед пришелся королю очень по вкусу, и поэтому он был расположен внимать
разумным увещаниям, на которые не поскупилась великодушная королева,
тронутая судьбой несчастного часовщика. Дроссельмейер приободрился и
почтительно доложил королю, что, собственно, разрешил задачу - нашел
средство к излечению принцессы, и тем самым заслужил помилование. Король
назвал это глупой отговоркой и пустой болтовней, но в конце концов,
выпив стаканчик желудочной настойки, решил, что оба - часовщик и
звездочет - тронутся в путь и не вернутся до тех пор, пока у них в
кармане не будет ореха Кракатук. А человека, нужного для того, чтобы
разгрызть орех, по совету королевы, решили раздобыть путем многократных
объявлений в местных и заграничных газетах и ведомостях с приглашением
явиться во дворец...
На этом крестный Дроссельмейер остановился и обещал досказать остальное
в следующий вечер.
И в самом деле, на следующий день вечером, только зажгли свечи, явился
крестный Дроссельмейер и так продолжал свой рассказ:
- Дроссельмейер и придворный звездочет странствовали уже пятнадцать лет
и все еще не напали на след ореха Кракатук. Где они побывали, какие
диковинные приключения испытали, не пересказать, детки, и за целый
месяц. Этого я делать и не собираюсь, а прямо скажу вам, что,
погруженный в глубокое уныние, Дроссельмейер сильно стосковался по
родине, по милому своему Нюрнбергу. Особенно сильная тоска напала на
него как-то раз в Азии, в дремучем лесу, где он вместе со своим
спутником присел выкурить трубочку кнастера.
«О дивный, дивный Нюрнберг мой, кто не знаком еще с тобой, пусть побывал
он даже в Вене, в Париже и Петервардейне, душою будет он томиться, к
тебе, о Нюрнберг, стремиться - чудесный городок, где в ряд красивые дома
стоят».
Жалобные причитания Дроссельмейра вызвали глубокое сочувствие у
звездочета, и он тоже разревелся так горько, что его слышно было на всю
Азию. Но он взял себя в руки, вытер слезы и спросил:
- Досточтимый коллега, чего же мы здесь сидим и ревем? Чего не идем в
Нюрнберг? Не все ли равно, где и как искать злополучный орех Кракатук?
- И то правда, - ответил, сразу утешившись, Дроссельмейер.
Оба сейчас же встали, выколотили трубки и из леса в глубине Азии
прямехонько отправились в Нюрнберг.
Как только они прибыли, Дроссельмейер сейчас же побежал к своему
двоюродному брату - игрушечному мастеру, токарю по дереву, лакировщику и
позолотчику Кристофу Захариусу Дроссельмейеру, с которым не виделся уже
много-много лет. Ему-то и рассказал часовщик всю историю про принцессу
Пирлипат, госпожу Мышильду и орех Кракатук, а тот то и дело всплескивал
руками и несколько раз в удивлении воскликнул:
- Ах, братец, братец, ну и чудеса!
Дроссельмейер рассказал о приключениях на своем долгом пути, рассказал,
как провел два года у Финикового короля, как обидел и выгнал его
Миндальный принц, как тщетно запрашивал он Общество естествоиспытателей
в городе Белок, - короче говоря, как ему нигде не удалось напасть на
след ореха Кракатук. Во время рассказа Кристоф Захариус не раз
прищелкивал пальцами, вертелся на одной ножке, причмокивал губами и
приговаривал:
- Гм, гм! Эге! Вот так штука!
Наконец он подбросил к потолку колпак вместе с париком, горячо обнял
двоюродного брата и воскликнул:
- Братец, братец, вы спасены, спасены, говорю я! Слушайте: или я жестоко
ошибаюсь, или орех Кракатук у меня!
Он тотчас же принес шкатулку, откуда вытащил позолоченный орех средней
величины.
- Взгляните, - сказал он, показывая орех двоюродному брату, - взгляните
на этот орех. История его такова... Много лет тому назад, в сочельник,
пришел сюда неизвестный человек с полным мешком орехов, которые он
принес на продажу. У самых дверей моей лавки с игрушками он поставил
мешок наземь, чтоб легче было действовать, так как у него произошла
стычка со здешним продавцом орехов, который не мог потерпеть чужого
торговца. В эту минуту мешок переехала тяжело нагруженная фура. Все
орехи были передавлены, за исключением одного, который чужеземец,
странно улыбаясь, и предложил уступить мне за цванцигер тысяча семьсот
двадцатого года. Мне это показалось загадочным, но я нашел у себя в
кармане как раз такой цванцигер, какой он просил, купил орех и позолотил
его. Сам хорошенько не знаю, почему я так дорого заплатил за орех, а
потом так берег его.
Всякое сомнение в том, что орех двоюродного брата - это действительно
орех Кракатук, который они так долго искали, тут же рассеялось, когда
подоспевший на зов придворный звездочет аккуратно соскоблил с ореха
позолоту и отыскал на скорлупе слово «Кракатук», вырезанное китайскими
письменами.
Радость путешественников была огромна, а двоюродный брат Дроссельмейера
почел себя счастливейшим человеком в мире, когда Дроссельмейер уверил
его, что счастье ему обеспечено, ибо отныне сверх значительной пенсии он
будет получать золото для позолоты даром.
И чудодей и звездочет оба уже нахлобучили ночные колпаки и собирались
укладываться спать, как вдруг последний, то есть звездочет, повел такую
речь:
- Дражайший коллега, счастье никогда не приходит одно. Поверьте, мы
нашли не только орех Кракатук, но и молодого человека, который разгрызет
его и преподнесет принцессе ядрышко — залог красоты. Я имею в виду не
кого иного, как сына вашего двоюродного брата. Нет, я не лягу спать, -
вдохновенно воскликнул он. - Я еще сегодня ночью составлю гороскоп
юноши! - С этими словами он сорвал колпак с головы и тут же принялся
наблюдать звезды.
Племянник Дроссельмейера был в самом деле пригожий, складный юноша,
который еще ни разу не брился и не надевал сапог. В ранней молодости он,
правда, изображал два рождества кряду паяца; но этого ни чуточки не было
заметно: так искусно был он воспитан стараниями отца. На святках он был
в красивом красном, шитом золотом кафтане, при шпаге, держал под мышкой
шляпу и носил превосходный парик с косичкой. В таком блестящем виде
стоял он в лавке у отца и со свойственной ему галантностью щелкал
барышням орешки, за что и прозвали его Красавчик Щелкунчик.
Наутро восхищенный звездочет упал в объятия Дроссельмейера и воскликнул:
- Это он! Мы раздобыли его, он найден! Только, любезнейший коллега, не
следует упускать из виду двух обстоятельств: во-первых, надо сплести
вашему превосходному племяннику солидную деревянную косу, которая была
бы соединена с нижней челюстью таким образом, чтобы ее можно было сильно
оттянуть косой; затем, по прибытии в столицу надо молчать о том, что мы
привезли с собой молодого человека, который разгрызет орех Кракатук, -
лучше, чтобы он появился гораздо позже. Я прочел в гороскопе, что после
того, как многие сломают себе на орехе зубы без всякого толку, король
отдаст принцессу, а после смерти и королевство в награду тому, кто
разгрызет орех и возвратит Пирлипат утраченную красоту.
Игрушечный мастер был очень польщен, что его сыночку предстояло жениться
на принцессе и самому сделаться принцем, а затем и королем, и потому он
охотно доверил его звездочету и часовщику.
Коса, которую Дроссельмейер приделал своему юному многообещающему
племяннику, удалась на славу, так что тот блестяще выдержал испытание,
раскусив самые твердые персиковые косточки.
Дроссельмейер и звездочет немедленно дали знать в столицу, что орех
Кракатук найден, а там сейчас же опубликовали воззвание, и когда прибыли
наши путники с талисманом, восстанавливающим красоту, ко двору уже
явилось много прекрасных юношей и даже принцев, которые, полагаясь на
свои здоровые челюсти, хотели попытаться снять чары с принцессы.
Наши путники очень испугались, увидев принцессу. Маленькое туловище с
тощими ручонками и ножками едва держало бесформенную голову. Лицо
казалось еще уродливее из-за белой нитяной бороды, которой обросли рот и
подбородок.
Все случилось так, как прочитал в гороскопе придворный звездочет.
Молокососы в башмаках один за другим ломали себе зубы и раздирали
челюсти, а принцессе ничуть не легчало; когда же затем их в
полуобморочном состоянии уносили приглашенные на этот случай зубные
врачи, они стонали:
- Поди-ка раскуси такой орех!
Наконец король в сокрушении сердечном обещал дочь и королевство тому,
кто расколдует принцессу. Тут-то и вызвался наш учтивый и скромный
молодой Дроссельмейер и попросил разрешения тоже попытать счастья.
Принцессе Пирлипат никто так не понравился, как молодой Дроссельмейер,
она прижала ручки к сердцу и от глубины души вздохнула: «Ах, если бы он
разгрыз орех Кракатук и стал моим мужем!»
Вежливо поклонившись королю и королеве, а затем принцессе Пирлипат,
молодой Дроссельмейер принял из рук обер-церемониймейстера орех
Кракатук, положил его без долгих разговоров в рот, сильно дернул себя за
косу и - щелк-щелк! - разгрыз скорлупу на кусочки. Ловко очистил он
ядрышко от приставшей кожуры и, зажмурившись, поднес, почтительно
шаркнув ножкой, принцессе, затем начал пятиться. Принцесса тут же
проглотила ядрышко, и - о, чудо! - уродец исчез, а на его месте стояла
прекрасная, как ангел, девушка, с лицом, словно сотканным из
лилейно-белого и розового шелка, с глазами, сияющими, как лазурь, с
вьющимися колечками золотыми волосами.
Трубы и литавры присоединились к громкому ликованию народа. Король и
весь двор танцевали на одной ножке, как при рождении принцессы Пирлипат,
а королеву пришлось опрыскивать одеколоном, так как от радости и
восторга она упала в обморок.
Поднявшаяся суматоха порядком смутила молодого Дроссельмейера, которому
предстояло еще пятиться положенные семь шагов. Все же он держался
отлично и уже занес правую ногу для седьмого шага, но тут из подполья с
отвратительным писком и визгом вылезла Мышильда. Молодой Дроссельмейер,
опустивший было ногу, наступил на нее и так споткнулся, что чуть не
упал.
О, злой рок! В один миг юноша стал так же безобразен, как до того
принцесса Пирлипат. Туловище съежилось и едва выдерживало огромную
бесформенную голову с большими вытаращенными глазами и широкой,
безобразно разинутой пастью. Вместо косы сзади повис узкий деревянный
плащ, при помощи которого можно было управлять нижней челюстью.
Часовщик и звездочет были вне себя от ужаса, однако они заметили, что
Мышильда вся в крови извивается на полу. Ее злодейство не осталось
безнаказанным: молодой Дроссельмейер крепко ударил ее по шее острым
каблуком, и ей пришел конец.
Но Мышильда, охваченная предсмертными муками, жалобно пищала и визжала:
- О твердый, твердый Кракатук, мне не уйти от смертных мук!.. Хи-хи...
Пи-пи... Но, Щелкунчик-хитрец, и тебе придет конец: мой сынок, король
мышиный, не простит моей кончины - отомстит тебе за мать мышья рать. О
жизнь, была ты светла - и смерть за мною пришла... Квик!
Пискнув в последний раз, Мышильда умерла, и королевский истопник унес ее
прочь.
На молодого Дроссельмейера никто не обращал внимания, Однако принцесса
напомнила отцу его обещание, и король тотчас же повелел подвести к
Пирлипат юного героя. Но когда бедняга предстал перед ней во всем своем
безобразии, принцесса закрыла лицо обеими руками и закричала:
- Вон, вон отсюда, противный Щелкунчик!
И сейчас же гофмаршал схватил его за узкие плечики и вытолкал вон.
Король распалился гневом, решив, что ему хотели навязать в зятья
Щелкунчика, во всем винил незадачливых часовщика и звездочета и на
вечные времена изгнал обоих из столицы. Это не было предусмотрено
гороскопом, составленным звездочетом в Нюрнберге, но он не преминул
снова приступить к наблюдению за звездами и прочитал, что юный
Дроссельмейер отменно будет вести себя в своем новом звании и, несмотря
на все свое безобразие, сделается принцем и королем. Но его уродство
исчезнет лишь в том случае, если семиголовый сын Мышильды, родившийся
после смерти своих семи старших братьев и ставший мышиным королем, падет
от руки Щелкунчика и если, несмотря на уродливую наружность, юного
Дроссельмейера полюбит прекрасная дама. Говорят, что и в самом деле на
святках видели молодого Дроссельмейера в Нюрнберге, в лавке его отца,
хотя и в образе Щелкунчика, но все же в сане принца.
Вот вам, дети, сказка о твердом орехе. Теперь вы поняли, почему говорят:
«Поди-ка раскуси такой орех!» - и почему щелкунчики столь безобразны...
Так закончил старший советник суда свой рассказ.
Мари решила, что Пирлипат - очень гадкая и неблагодарная принцесса, а
Фриц уверял, что если Щелкунчик и вправду храбрец, он не станет особенно
церемониться с мышиным королем и вернет себе былую красоту. |