Впервые я узнал о
профессоре Вагнере много лет тому назад. В одном журнале, который теперь
трудно разыскать, я прочитал забавную историю – «Случай на скачках».
На Московском ипподроме был большой день. Афиши оповещали о «грандиозной
программе», о высоких денежных призах и драгоценных призовых кубках, об
участии в скачках лучших лошадей, наездников, русских и иностранных, о
встрече мировых чемпионов. Скопление публики было необычайное.
Завсегдатаи бегов и скачек указывали новичкам на знаменитых наездников и
красивых, выхоленных до блеска призовых лошадей, называли их звучные
имена, вспоминали их родословную, победы, рекорды, резвость, имена
владельцев и заводов – словом, все, что может интересовать завзятого
поклонника тотализатора.
И вдруг среди блестящих, гордых своею красотой представителей лошадиной
аристократии кто-то заметил старую клячу. Она была так необычайно худа,
что можно было легко пересчитать у нее все ребра. Разбитые ноги опухли в
коленных суставах и искривлены. Голова печально опущена, нижняя отвисшая
губа шевелилась, словно кляча шептала, жалуясь на свою судьбу. На кляче
восседал никому не известный мальчик-жокей, босоногий, в красной
ситцевой рубахе. Чьи-то зоркие глаза заметили, что мальчик привязан к
лошади.
Скоро ужасную клячу, словно сбежавшую с живодерни увидали и другие
зрители. Люди смеялись, удивлялись, спрашивали, негодовали. Как могла
попасть сюда эта лошадь? Кто допустил такое неслыханное издевательство?
Какому безумцу принадлежит она? Смотрите: она дерзко становится в первый
ряд с лучшими скакунами утра... Человек в цилиндре машет флажком. Медные
трубы полкового оркестра блестят на солнце и сотрясают воздух звуками
марша. Старт дан, и... тут начинается самое необычайное,
фантастическое...
Мальчик-жокей в красной ситцевой рубашке низко наклоняется к спине
лошади и крепко сжимает рычажок на луке седла. В тот же момент кляча
начинает с такой быстротой передвигать ноги, что кажется фантастической
сороконожкой, несущейся вихрем по ипподрому. Не успели лучшие призовые
лошади отойти от стартовой линии на три-четыре корпуса, как страховидная
кляча обежала круг, разорвала грудью ленту у финиша, не останавливаясь,
пронеслась по кругу еще два раза и, наконец, остановилась как вкопанная,
низко опустив голову с отвисшей губой; при этом что-то несколько раз
хлопнуло, как хлопушка. Кляча выиграла, и владелец ее должен был взять
головокружительный приз.
Минуту тысячи зрителей находились в оцепенении, а в следующую ипподром
превратился в клокочущий вулкан. Люди обезумели, кричали, размахивали
руками, истерически визжали. Вокруг клячи быстро собралась горланящая
толпа. Слышались негодующие крики;
– Обман! Жульничество! Долой!
– Смотрите, под брюхом мотор...
– Величиной с сигарную коробку...
– И тонкие рычаги прикреплены к ногам.
– Кто собственник этой клячи?
– Убить! Растерзать его! Где он?
– Вот он, в панаме... изобретатель Вагнер...
– Хоть и физик, а жулик. Бей его!..
– Господа! – старался перекричать толпу человек в панаме. ~ Успокойтесь.
Я не ставил на свою клячу. Я не собирался обыгрывать вас... И хотел
только...
Крики негодования заглушили его голос. Над панамой поднялись кулаки,
зонты, трости. Неизвестно, чем это кончилось бы, если бы Вагнер не
поднял ярко сверкнувший на солнце шар величиной с бильярдный.
– Бомба! – взвизгнул он. Толпа в ужасе шарахнулась. Изобретатель исчез.
Таково было событие, описанное в журнале. Я заинтересовался Вагнером,
разыскал его и, познакомившись, заговорил о случае на ипподроме. Молодой
изобретатель безнадежно махнул рукой.
– Моя очередная глупость. Чепуха. Сколько раз я зарекался «не той улицей
ходить» – не расшибать лбом стену. И вот очередная шишка... – И он потер
лоб, на котором в самом деле была шишка. – Донкихотство.
– Могло быть хуже, – рассмеявшись, сказал я. – Вас спасла находчивость.
Но о какой стене и о каком донкихотстве вы говорите?
– О стене косности, тупости, консерватизма нашего правительства и нашей
общественности. Мы безнадежно отстали в технике от Европы и Америки. Мы
еще с сохой не расстались. Основой нашей энергетики до сих пор являются
натуральные лошадиные спины. От всего этого можно прийти в отчаянье. Не
могу я с этим примириться, ну и до сих пор донкихотствую. Пользуюсь
каждым удобным и неудобным случаем, чтобы убедить этих людей в том, что
маленький мотор может быть сильнее большой лошади, что самодвижущийся
экипаж перегонит любого рысака. – Глаза Вагнера насмешливо прищурились.
– Эта кляча, которую вы видели, не живая, это автомат, механическая
игрушка. Они даже не заметили этого. Увидели только моторчик и рычаги.
Не правда ли, хорошо сделано? – весело спросил он, увидев на моем лице
изумление, смешанное с восхищением. Вслед за этим он вздохнул. – Мне не
удалось даже объяснить. Они помешаны на деньгах, на тотализаторе...
Негодяи! Они заподозрили даже, что я хотел просто обыграть их. Однако
перевернем эту печальную страницу и поскорее забудем о ней, – сказал
Вагнер уже с обычным своим добродушием. – Меня занимает сейчас одна
увлекательная идея... одно изобретение... – И он снова потер шишку на
лбу.
– Это вас на ипподроме так разукрасили? – спросил я.
– Да... нет, это я сам себя. Одна идея голову распирает, и вот шишки. На
лбу и на затылке. Заходите почаще, гостем будете.
Я воспользовался этим приглашением, зачастил к Вагнеру и каждый раз
заставал его с новой шишкой на голове и ссадинами на руках. «Идея», как
болезнь, выходила наружу. Вагнер отделывался шутками и не открывал
истинной причины этих ранений. Однажды он встретил меня с забинтованной
головой и перевязанной правой рукой. Весело улыбаясь, он подал мне левую
руку и сказал:
– Идея созрела. Да, мне кажется, пора снимать урожай.
– Не подождать ли, пока можно будет снять бинты? – участливо спросил я.
– Пустяки. Если вы мне поможете... Отлично. Я и не сомневался в вас. Так
вот, приезжайте ко мне на дачу завтра же, и вы увидите... Да вы сами
увидите, что увидите... – и Вагнер хитро прищурил правый глаз – левый
был забинтован.
На другой день рано утром я сошел с поезда на заброшенном полустанке и
зашагал по пустынной проселочной дороге. Кругом ни дач, ни леса.
Довольно унылое, пустынное местечко. На горизонте серые крестьянские
хаты – деревня Колодези – цель моего путешествия. В деревне
действительно было немало колодцев с высокими журавлями. Примета; возле
самого высокого журавля, в «чистой» половине крестьянской хаты,
поселился Вагнер. Он встретил меня уже без бинтов, угостил крепким чаем
со сливками и ржаными лепешками с маслом и сказал:
– Ну-с, если вы не устали, идемте.
Изобретатель взял со стола небольшой чемодан, в сенях захватил весло,
две удочки и вышел на пыльную улицу.
– А удочки и весло зачем? – удивленно спросил я.
– Маскировка, – подмигнул мне Вагнер. – Чтобы за нами не увязались
любопытные, увидав, что люди с чемоданами идут не к станции, а в поле. А
так все решат, что мы отправляемся на рыбную ловлю.
У меня насчет этой маскировки было особое мнение: если что и могло
возбудить любопытство туземцев, так это именно удочки. Мне было хорошо
известно, что на три десятка километров вокруг не было ни реки, ни
озера, где бы водилась рыба. К счастью, деревня словно вымерла – все
были на полевых работах. Нам встретилась только одна древняя старушка,
выползшая погреться на солнце. Увидев удочки, она долго провожала нас
удивленными глазами, приоткрыв беззубый рот.
Мы вышли за околицу и бодро зашагали к так называемому старому полигону,
отстоящему километра на четыре от деревушки. Здесь когда-то были военные
лагеря. Огромное поле, поросшее сорняками, с одной стороны было
огорожено покосившимся старым забором, с другой – замыкалось земляным
валом. Возле забора и за ним возвышались огромные кучи сухого конского
навоза. Вагнер остановился возле этих «авгиевых конюшен», бросил удочки
и уселся на чемодан. Он всю дорогу хранил молчание. Я сгорал от
любопытства, но не спрашивал, зная, что скоро Вагнер сам откроет мне
свою тайну. И вот этот момент наступил... Начало было неожиданное.
– Как вам кажется, хорошо ли сделан человек? Мне кажется, плохо. Хуже
блохи. Вы смеетесь? Напрасно. Блоха – ничтожное насекомое. Так. А
прыгает она в десятки и сотни раз выше своего роста. Человек же – венец
мироздания – прыгает в высоту на два метра и в длину на три-четыре
метра, самое большее. Разве это не оскорбительно для человеческого
достоинства?
– И вы решили исправить эту несправедливость природы? – спросил я
Вагнера, начиная догадываться.
– Да, я смею думать, что мне удастся исправить эту недоделку. Человек
научился переплывать океаны, подниматься в воздух, кататься на коньках,
ходить на лыжах, влезать на гладкие телеграфные столбы. Почему бы ему не
научиться прыгать по-блошиному, если не в сотни, то хотя бы в десятки
раз выше и дальше своего роста? Каким образом? Пользуясь мускульной
силой рук и ног и небольшим приспособлением.
Вагнер открыл чемодан и вынул оттуда четыре пружины, несколько
напоминающие матрацные. Пружины были прикреплены к дощечкам, на дощечках
имелись ремни. Две пружины были большие – для рук, – объяснил
изобретатель, – и. две поменьше – ножные. Вагнер быстро привязал ремнями
дощечки с пружинами к ногам и попросил меня, чтобы я помог привязать
пружины на руки.
– Все это пока примитивно. Испытание принципа. Главная трудность –
рассчитать равновесие, – говорил он, пока я затягивал ему ремни. –
Благодарю вас. Теперь вы поможете мне влезть на забор. Вот нам и весло
пригодится.
Новорожденный человек-блоха влез на забор. Вернее сказать, я
собственноручно приподнял и усадил его, так как со своими пружинами он
был совершенно беспомощен.
– Ну-с, итак, начинаем. Внимание! Раз, два, три!.. Вагнер прыгнул.
Пружина на ноге зацепилась за выступающую доску забора, и изобретатель
упал боком.
– Первый блин комом, – добродушно сказал он.
– Судя по вашим шишкам и царапинам, это далеко не первый блин, – заметил
я.
– На этих пружинах – первый. Последняя модель. Помогите мне, пожалуйста,
подняться и снова взобраться на забор.
Это становилось утомительным.
– Итак, начинаем.
– Продолжаем, – поправил я.
– Весь вопрос в том, чтобы удачно прыгнуть на четвереньки. Блохе прыгать
легче, у нее шесть ног, – сказал Вагнер. – А ну, гоп!
Уже по тому, как он падал – головою вниз, я угадал, что прыжок снова
будет неудачным. И действительно, первый удар – всею тяжестью тела –
пришелся на руки. Вагнера подбросило вверх и назад. Описав дугу, он
исчез за забором.
Я нашел незадачливого изобретателя на куче лошадиного навоза. Вагнер
лежал на спине и копошился, как жук, который тщетно пытался
перевернуться на ноги. К моему удивлению, лицо Вагнера сияло от
удовольствия.
– Пружины-то, пружины каковы, а? Как подбросило! На этот раз будет толк.
И, когда Вагнер прыгнул в третий раз, был толк. Даже, пожалуй, больший,
чем ожидал сам изобретатель. «Блохе» удалось опуститься на все четыре
ноги и сделать прыжок. Вагнер, по-видимому, пустил в ход мускулы ног,
так как второй прыжок был выше и дальше. Третий, четвертый еще лучше. И
вдруг я услышал взволнованный крик:
– Держите меня! Я не могу остановиться!
Несчастный! Об этом он и не подумал. Я бросился за ним, но куда там!
Вагнер, как гигантская блоха, огромными прыжками быстро удалялся от
меня. Высокий земляной вал преграждал ему путь. Прыгун не мог повернуть
в сторону. Еще несколько прыжков – и Вагнер ударился головой о земляной
вал, перевернулся вверх ногами и упал.
– Я не пробил дыры в земляном валу? – медленно, с трудом ворочая языком,
спросил меня Вагнер, когда пришел в себя. Он еще мог шутить.
* * *
Я не видел Вагнера несколько лет. Неожиданно он сам напомнил о себе,
позвонив по телефону. Он приглашал меня к себе на дачу так просто,
словно мы расстались с ним только вчера.
«Есть новости. Если позволите, я заеду за вами на автомобиле».
Не прошло и часа, как я уже ехал с Вагнером в его машине по великолепной
автостраде Москва – Минск. Внешне Вагнер мало изменился, только борода
его стала как будто длиннее и гуще. Он сам правил крытым автомобилем
удлиненной, хороню обтекаемой формы. Машина летела с такой скоростью,
что я едва мог различить встречные мосты, красивые гостиницы, стоявшие у
дороги в живописных уголках – на лесистых холмах или на берегу реки.
После часа такой бешеной езды Вагнер уменьшил скорость, свернул с
автострады на хорошую шоссейную дорогу, еще с полчаса летел со скоростью
пятидесяти километров в час и, наконец, остановился возле уединенного
коттеджа.
– Вот мы и дома.
Мы наскоро позавтракали в уютной столовой с широким венецианским окном.
Вагнер неожиданно вынул откуда-то из-под стола массивный бокал и
протянул мне:
– Держите!
Я принял бокал и был очень удивлен, не почувствовав его тяжести.
Поставил на стол, но не успел разжать пальцы, как бокал взлетел к
потолку и там остался. Должно быть, вид у меня был комический, потому
что Вагнер рассмеялся и сказал:
– Ну и вид у вас! Хоть на экран. Однако из чего же вы будете пить
яблочный сидр? Сами виноваты. Других стаканов у меня нет.
– Вы, может быть, мне все-таки объясните, профессор, этот фокус? –
спросил я.
– Я не фокусник и не волшебник, – ответил он, как будто немного
обидевшись.
– Бокал был, кажется, металлический. В потолке же, вероятно, был скрытый
магнит. Угадал я или нет?
– Все в свое время объяснится. Погода отличная, идемте подышать чистым
воздухом. Но прежде я хочу взвесить вас на весах. – Он взвесил меня,
зачем-то предложил положить в карман гирьки весом в 1 килограмм 800
граммов и сказал: «Пунктум».
Мы вышли из дому и направились к большому полю, которое виднелось за
березовой рощей. Мне показалось, что среди поля находится озеро: между
белыми стволами берез я видел блестящую поверхность, и, только подойдя
ближе, я убедился в своей ошибке: большая часть поля была покрыта словно
блестящим войлоком, ровным и гладким. Издали этот «ковер» с матовым
блеском светло-серого цвета был похож на поверхность воды.
Вагнер смело зашагал по «озеру», я совсем несмело – за ним. Посредине
«ковра» площадью несколько сот квадратных метров я увидел небольшой
крест, как мне показалось. Когда мы подошли к нему ближе, оказалось, что
одна «крестовина» представляла собой щель в ковре, а другая – повернутый
поперек щели болт, сидящий на стержне. От этого центрального креста
расходились во все стороны скобы, несколько напоминающие дверные ручки.
Вагнер повернул болт так, что он стал против отверстия. В то же
мгновение я почувствовал, что мы поднимаемся, как на ковре-самолете.
– Держитесь за скобы! – крикнул мне Вагнер. Я ухватился за ручку, и
вовремя, так как наш «самолет» сильно качнуло. К счастью, порывов ветра
больше не повторялось, и мы так плавно поднимались, что я не мог
отделаться от впечатления, будто не мы идем вверх, а земля, поле,
березовая роща, дача Вагнера медленно опускаются.
– Наш ковер-самолет поднимался бы быстрее, если бы не сопротивление
воздуха, – сказал Вагнер. Он сидел против меня, держась за скобу,
похожую на дверную ручку. Нас разделяла щель, сквозь которую, когда
ковер-самолет находился на земле, пропускался болт, удерживающий самолет
от подъема, как якорь.
– Да, наш летательный аппарат не слишком-то обтекаемой формы; по крайней
мере при полетах по вертикали, – отозвался я, с трудом заставляя себя
говорить: до такой степени ошеломило меня это необычайное приключение.
– Теперь вы не скажете, что над нами магнит, который притягивает нас? –
спросил Вагнер, хитро прищурив голубые глаза.
– Увы, это выше моего понимания, – ответил я. Вагнер громко захохотал.
– Трудная задача, – наконец сказал он. – Вы можете вообразить, что я
изобрел какой-нибудь кеворит-экран, защищающий тела от земного
тяготения. Но кеворит – чистейшая и неосуществимая фантазия. Вы могли бы
вообразить, что я зарядил наш ковер-самолет электричеством, одноименным
с земным зарядом, и ковер-самолет отскочил от земли, как бузинный
шарик...
– Я ничего не воображаю, – возразил я. – Сейчас меня интересует, как
высоко мы поднимемся. Ведь мы одеты по-летнему, и у нас нет кислородных
приборов.
– Можете быть совершенно спокойны, – ответил Вагнер. – Поземная сила
нашего ковра-самолета очень невелика. Его потолок имеет всего две-три
сотни метров. Видите, наш подъем уже замедляется. А когда наступит
вечер, температура понизится, влажность воздуха увеличится, и наш
ковер-самолет пойдет на снижение. Мой расчет совершенно точен. Пунктум.
Недаром я выверил ваш вес. Ну вот. А пока... у нас есть еще много
времени, и я могу объяснить вам секрет нашего ковра-самолета...
Смотрите, сколько мальчишек сбежалось посмотреть на нас. И откуда только
они берутся?.. Кричат, машут шапками...
Нас медленно относило за рощу. Скоро река и толпа ребят на берегу
скрылись из виду.
– Так вот, – продолжал Вагнер, – все эти чудеса родились из научных
работ над физикой тонких пленок, малоизвестных широкой публике. Советую
вам познакомиться с этим предметом. Коротко говоря, наш ковер-самолет
сделан из так называемой твердой цепи. Это тело, состоящее из множества
ячеек-пузырьков. Сплав магния и бериллия. Размер ячеек меньше одного
миллиметра, а толщина стенок – одна десятитысячная миллиметра. Пустоты
ячеек заполнены водородом. При толщине стенок – тонких пленок – в одну
тысячную миллиметра уже получается невесомый материал, а при толщине в
одну десятитысячную, как у нас, металл становится летающим. При
известной величине ковра-самолета из такого металла он, как видите,
может поднять не только самого себя, но и добавочный груз. Простите, но
я сниму ботинки – привык ходить на даче босиком, – прервал он свои
объяснения, снял ботинки и поставил возле себя. – Итак, – сказал он...
Но в этот момент неизвестно откуда налетел порыв ветра, наш
ковер-самолет качнуло, ботинки полетели на землю, облегченный самолет
рванулся вверх. Вагнер вскрикнул, и этот крик больше походил на стон. Я
понял: увы, теперь нам не помогут ни ночная сырость, ни понижение
температуры. Мы не могли выпустить газ, чтобы снизиться, как аэронавты.
Газ нашего ковра-самолета был глубоко запрятан внутри искусственной
"пенистой" структуры. Мы не могли управлять движением самолета ни по
вертикали, ни по горизонтали. Мы были беспомощны. У нас не было
радиостанции. Мы не имели запасов пищи и воды. Этот Вагнер – неплохой
изобретатель, но очень непрактичный человек. Я был зол на него, тем
более что мне уже хотелось есть и мучила жажда.
– Не напоминает ли вам наше положение старую историю о человеке, который
вздумал прыгать по-блошиному? – Вагнер сердито засопел, но промолчал. –
Нечего сказать, в хорошенькое положение мы попали, – продолжал я пилить
его. – Ночью может наступить буря, наш ковер-самолет перевернет, и мы
разобьемся. Или же мы съедим друг Друга от голода, как потерпевшие
кораблекрушение. Или погибнем от жажды, и наши тела будут расклеваны
птицами...
Вагнер громко расхохотался.
– Я не знал, что вы такой веселый человек и умеете шутить в самых
затруднительных обстоятельствах! – искренне сказал он, и мне стало
стыдно. – Но положение наше не столь уж трагическое, как вам кажется. К
счастью, мой ковер-самолет сварен из твердой пены, которая довольно-таки
хрупка. Мы можем отламывать куски от нашего ковра, он уменьшится в
размерах и опустится, как опускается плот под непосильной тяжестью.
Скорее за работу!
Вагнер стал отламывать куски пористой пены, начиная с краев щели в
центре ковра. Я последовал его примеру. Мы бросали обломанные куски в
сторону и вниз, но они неизменно всплывали наверх и пропадали где-то в
синеве неба.
– Сплав недешевый, жаль терять эти куски, но мои знакомые летчики
поймают их в сети. Все эти куски будут летать на одной высоте, не выше
десятка километров. Видите, мы уже снижаемся. Еще несколько кусков...
Подождите бросать, под нами, кажется, озеро. Так и есть. Придется
сбросить балласт. Снимайте ботинки!
Мы благополучно приземлились в зарослях орешника и привязали подтяжками
и поясами изуродованный ковер-самолет, чтобы он не улетел. Домой
возвращались босиком, голодные и возбужденные... |