Elite-Home
"Сатира вторая"
║ На главную ║ Назад Великие писатели ║
Децим Юлий Ювенал (Decimus Iunius Iuvenalis)
Лучше отсюда бежать -
к ледяному хотя б океану,
За савроматов, лишь только дерзнут заикнуться о нравах
Те, что себя выдают за Куриев, сами ж - вакханты:
Вовсе невежды они, хотя и найдешь ты повсюду Гипсы с
Хрисиппом у них; совершеннее всех у них тот, кто
Купит портрет Аристотеля или Питтака, а также
Бюстам Клеанфа прикажет стеречь свои книжные полки.
Лицам доверия нет, - ведь наши полны переулки
Хмурых распутников; ты обличаешь позорное дело,
Сам же похабнее всех безобразников школы Сократа.
Правда, щетина твоя на руках и косматые члены
Дух непреклонный сулят, однако же с гладкого зада
Врач у тебя отрезает, смеясь, бородавки большие.
Редко они говорят, велика у них похоть к молчанью;
Волосы бреют короче бровей. Архигалл Перибомий
Более их и правдив и честен: лицом и походкой
Он обличает порочность свою, - судьба в том повинна;
Этих жалка простота, им в безумстве самом - извиненье.
Хуже их те, что порочность громят словесами Геракла,
О добродетели речи ведут - и задницей крутят.
"Ты, виляющий Секст, - тебя ли я буду стыдиться?
Чем же я хуже тебя? - бесчестный Варилл его спросит. -
Над кривоногим смеется прямой, и над неграми - белый;
Разве терпимо, когда мятежом возмущаются Гракхи?
Кто не смешал бы небо с землей и моря с небесами,
Если Вересу не нравится вор, а Милону - убийца,
Если развратников Клодий винит, Катилина - Цетега,
А триумвиры не терпят проскрипций учителя Суллы?"
Был соблазнитель такой, недавно запятнанный связью
Жуткою; восстановлял он законы суровые; страшны
Были не только что людям они, но Венере и Марсу -
При бесконечных абортах из плотного Юлии чрева,
Что извергало мясные комочки, схожие с дядей.
Значит, вполне по заслугам порочные все презирают
Деланных Скавров и, если задеть их, кусаются тоже.
Раз одного из таких не стерпела Ларония - мрачных,
Вечно взывающих: "Где ты, закон о развратниках? Дремлешь?"
Молвит с усмешкой ему: "Счастливое время, когда ты
Нравы блюдешь, - вся столица теперь стыдливость познает:
Третий свалился Катон с небеси. Только где покупаешь
Этот бальзам ты, которым несет от твоей волосатой
Шеи? Не постыдись - укажи мне хозяина лавки.
Но уж когда ворошить и законы и правила, - прежде
Всех надо вызвать закон Скантиниев; раньше взгляни ты
Да испытай-ка мужчин: проступки их хуже, чем наши;
Их защищает количество их и сомкнутый строй их -
Кроет разврат круговая порука. Средь нашего пола
Ни одного не найдешь безобразного столь же примера:
Мевия - Клувию, Флора - Катуллу вовсе не лижут.
А вот Гиспон отдается юнцам, от двояких излишеств
Чахнет. Мы тяжб не ведем, не знаем гражданского права.
Ваши суды не волнуем каким бы то ни было шумом.
Женщины редки борцы и рубцами питаются редко;
Вы же прядете шерсть, наполняя мотками корзины;
Крутите лучше самой Пенелопы, ловчее Арахны
Веретено, на котором намотана тонкая нитка,
Как у любовницы грязной, сидящей на жалком чурбане.
Вот почему в завещанье вошел лишь отпущенник Гистра,
Много при жизни жене молодой отдававшего денег:
Будет богата она - сам-третей на широкой постели.
Замуж выходишь, - молчи: драгоценности будут за тайну
Так почему только нам приговор выносят суровый?
К воронам милостив суд, но он угнетает голубок".
Тут от Ларонии слов, очевидно правдивых, бежали
В трепете Стои сыны; налгала она разве? Другие
Все станут делать, раз ты надеваешь прозрачные ткани,
Кретик, и в этой одежде громишь, к удивленью народа,
Разных Прокул да Поллит. Фабулла - распутница, правда:
Хочешь - осудят ее, и Карфинию также; однако
И подсудимая тоги такой не наденет. - "Мне жарко:
Зноен июль!" - Выступай нагишом: полоумным не стыдно;
Чем не одежда, в которой тебя - издавай ты законы -
Слушать бы стал победитель народ, заживляющий раны,
И побросавшая плуги толпа отдыхающих горцев.
Не закричишь ли ты сам, увидавши судью в этом платье?
Я сомневаюсь, идут ли свидетелю ткани сквозные.
Неукротимый и строгий учитель свободы, ты, Кретик,
Виден насквозь! Привила эту язву дурная зараза,
Многим привьет и впредь, - точно в поле целое стадо
Падает из-за парши от одной лишь свиньи шелудивой
Или теряет свой цвет виноград от испорченной грозди.
Как-нибудь выкинешь ты еще что-нибудь хуже одежды:
Сразу никто не бывал негодяем: но мало-помалу
Примут тебя те, кто носят на лбу (даже дома) повязки
Длинные и украшают всю шею себе ожерельем,
Брюхом свиньи молодой и объемистой чашей справляя
Доброй Богини обряд; но они, извращая обычай,
Гонят всех женщин прочь, не давая ступить на пороги:
Только мужчинам доступен алтарь божества. "Убирайтесь,
Непосвященные! - слышен их крик, - здесь флейтам не место!"
Так же вот, факелы скрыв, справляли оргии бапты;
Чтили они Котито - афинянку, чтили без меры.
Тот, натерев себе брови размоченной сажей, иголкой
Их продолжает кривой и красит ресницы, моргая
Сильно глазами, а тот из приапа стеклянного пьет и
Пряди отросших волос в золоченую сетку вправляет,
В тонкую желтую ткань разодетый иль в синюю с клеткой.
Как господин, и рабы по-женски клянутся Юноной.
Зеркало держит иной, - эту ношу миньона Отона, -
Будто добычу с аврунка Актора: смотрелся в него он
Вооруженный, когда приказал уже двигать знамена.
Дело достойно анналов, достойно истории новой:
Зеркало заняло место в обозе гражданских сражений!
Ясно, лишь высший вождь способен и Гальбу угробить,
И обеспечить за кожей уход, лишь гражданская доблесть
На бебриакских полях и к дворцовой добыче стремится,
И покрывает лицо размазанным мякишем хлеба,
Как не умела ни лучник Ассирии - Семирамида,
Ни Клеопатра, грустя на судне, покинувшем Акций.
Нету здесь вовсе стыда за слова, ни почтения к пиру,
Мерзость Кибелы свободно звучит голосами кастратов;
Здесь исступленный старик, убеленный уже сединами,
Таинств блюститель, редчайший пример достопамятной глотки,
Дорого стоящий людям наставник. Чего же, однако,
Тут ожидают все те, которым пора уже было б -
Как у фригийцев - излишнюю плоть отрезать ножами?
Гракх в приданое дал четыреста тысяч сестерций
За трубачом (если только последний не был горнистом);
Вот договор заключен. "В добрый час!" - им сказали, и гости
Сели за стол пировать, молодая - на лоне у мужа...
Вы - благородные, цензор нам нужен иль, может, гаруспик?
Что ж, содрогнулись бы вы и сочли бы за большее чудо,
Если б теленка жена родила, а ягненка - корова?
Вот в позументах и в платье до пят, в покрывале огнистом -
Тот, кто носил на священном ремне всю тяжесть святыни
И под щитами скакал и потел. Откуда же, Ромул,
Рима отец, нечестье такое в пастушеском роде?
Что за крапива, о Марс-Градив, зажгла твоих внуков?
Вот за мужчину выходит богатый и знатный мужчина, -
Шлемом ты не трясешь, по земле не ударишь копьем ты,
Даже не скажешь отцу? Так уйди и покинь этот округ
Марсова поля, раз ты пренебрег им. - "Мне завтра с восходом
Солнца нужно исполнить дела в долине Квирина".
- "Что ж за причина для дел?"- "Не спрашивай: замуж выходит
Друг, и не всех приглашал". - Дожить бы нам только: уж будет,
Будет все это твориться при всех, занесется и в книги;
Женам-невестам меж тем угрожает ужасная пытка -
Больше не смогут рожать и, рожая, удерживать мужа.
К счастью, природа душе не дает еще права над телом:
Эти "супруги" детей не оставят, и им не поможет
Толстая бабка-лидийка с ее пузырьками и мазью
Или удар по рукам от проворно бегущих луперков.
Гаже, чем это, - трезубец одетого в тунику Гракха:
Он - гладиатор - пустился бежать посредине арены.
Он - родовитее Капитолинов, знатнее Марцеллов,
Выше потомков и Павла и Катула, Фабиев старше,
Зрителей всех на почетных местах у самой арены,
Вплоть до того, кто устраивал сам эти игры для Гракха.
Что преисподняя есть, существуют какие-то маны,
Шест Харона и черные жабы в пучине стигийской,
Возит единственный челн столько тысяч людей через реку, -
В это поверят лишь дети, еще не платившие в банях.
Ты же серьезно представь, что чувствует Курий покойный,
Два Сципиона, что чуют Фабриций и маны Камилла,
Фабии с их легионом кремерским и павшие в Каннах
Юноши, души погибших в боях, - всякий раз, что отсюда
К ним прибывает такая вот тень? - Очищения жаждут,
Если бы с факелом серы им дали и влажного лавра.
Жалкими входим гуда мы! Простерли оружие, правда,
Мы за Юверны брега, за Оркады, что взяты недавно,
И за британцев - в страну, где совсем мимолетные ночи.
Те, кого мы победили, не делают вовсе того, что
Ныне творит народ-победитель в столице; однако
Ходит молва, что один армянин Залак - развращенней
Всех вместе взятых эфебов: живет, мол, с влюбленным трибуном.
Только взгляни, что делают связи: заложником прибыл -
Здесь человеком стал; удалось бы остаться подольше
В городе мальчику, - а уж ему покровитель найдется;
Скинут штаны, побросают кинжалы, уздечки и плети:
Так в Артаксату несут молодежи столичные нравы.
║ На главную ║ Назад Великие писатели ║